Жар-птица. Свирель славянина - Страница 27

И едва в полуночь от престола Господнего двигнет Ангел покров и венец,
Петел тут пробуждается, глас его возглашается, из конца поднебесной в конец.

И до света свершается эта песнь предрассветная, от жилищ до безлюдных пустынь.
Бог-Творец величается, радость в мир возвещается, радость темным и светлым. Аминь.

СВАДЬБА МЕСЯЦА

Как женился Светлый Месяц на Вечерней на Звезде,
Светел праздник был на Небе, светел праздник на Воде.

Страны облачны простерли серебристое руно,
Океан восколебался, перстень с Неба пал на дно.

До Земли лучи тянулись, и качалася трава,
В горних высях собирались все святые божества.

Молния дары делила: тучи взял себе Перун,
Лель-Любовь с Красою-Ладой взяли звоны светлых струн.

Бог Стрибог себе взял ветры, им приказывал играть,
И под рокот Океана разыгралась эта рать.

Световит, хоть и дневной он, посаженным был отцом,
Новобрачных он украсил золотым своим кольцом.

Синеокая Услада получила тихий час,
Светлый час самозабвенья, с негой влажных синих глаз.

Океанская бескрайность ткала зыбь в морских звездах,
Чудо Моря, Диво-Рыба колыхалась на волнах.

И Русалки разметались в белых плясках по воде,
И в лесах шептались травы, лунный праздник был везде.

В тот всемирный звездный праздник возвещала высота,
Что с Вечернею Звездою будет век дружить мечта.

Тот всемирный лунно-звездный светлый праздник возвещал,
Что навеки в новолунье будет в Море пьяным вал.

ПЕРУН

У Перуна рост могучий,
Лик приятный, ус златой,
Он владеет влажной тучей,
Словно девой молодой.

У Перуна мысли быстры,
Что захочет — так сейчас,
Сыплет искры, мечет искры
Из зрачков сверкнувших глаз.

У Перуна знойны страсти,
Но, достигнув своего,
Что любил он — рвет на части,
Тучу сжег — и нет его.

ПРОБУЖДЕНИЕ ПЕРУНА

При начале весны пробужденный Перун
Вылетает на пламени синем,
И под громы своих вулканических струн
Он несется по вышним пустыням.

Он безумно летит в урагане огней,
И хохочет, ликуя без меры,
Вылетая из склепа оконченных дней
Семимесячной зимней пещеры.

Перед ним Океан, и, его бороздя,
И громами овеяв стремленье,
Ослепительный бог, в ожерельях дождя,
Самоцветные сеет каменья.

Разрываются стены сомкнувшихся гор,
Что зовутся меж смертными тучи,
И уносится он, возлюбивший простор,
Огневзорный, веселый, певучий.

Вот уж он обогнул весь размах высоты,
И пропал, утонул, как мечтанье, —
Только там, где он был, засветились цветы,
Да разбитое молнией зданье.

ГУСЛИ-САМОГУДЫ

Там, где гор сложились груды,
В крепость-дом Громовника,
Диво-гусли-самогуды
В замке спрятаны века.

Много сильных восходило
До скалистой высоты,
Но всегда слабела сила
Ровно-ровно у черты.

Много избранных хотело
Самогуды-гусли взять,
Ровно-ровно у предела
Стыла их живая рать.

Превращаясь в изваянья,
Их застывшие тела
Увеличивали зданье,
Дом, где музыка была.

Так узорно каменели
Ровно-ровно у черты.
И растут из камня ели,
В царстве гордой высоты.

Резким возгласом промчится
В свисте бури крик орла,
Стонут гусли, песня длится,
Сказка музыки светла.

Много тел сложилось в груды,
Грозен дом Громовника,
Входят души в самогуды,
Песня воздуха звонка.

ТРИГЛАВ

Триглав, царящий троекратно,
Над Небом, Бездной, и Землей,
Зачем глядишь ты так возвратно
Тройной козлиной головой?

Ужели в Небе те же мысли,
Что в Бездне бездн, и на Земле?
Везде ль желания повисли,
Как гроздья звезд в полночной мгле?

И светлоглазый взгляд хотенья
Ужели всюду повторен?
И то же ль в тлении горенье,
Что трижды в вечностях закон?

Везде ли те же есть узоры,
И те ж для всплесков берега?
И те же пламенные взоры,
И те же острые рога?

И тот же, трижды взятый с бою,
Чтоб снова жалить нас, удав?
Над троекратною судьбою
Неукоснительный Триглав!

БЕЛБОГ И ЧЕРНОБОГ

1

Белбог и Чернобог
Беседу-спор вели.
И гром возник, и вздох,
Вблизи, и там вдали.

В пучине звуковой,
И в царстве тишины,
В пустыне мировой,
Звучали две струны.